Таинственный, улыбчивый портрет г-жи Хлюстиной, холодный и умелый болонский «Каин», острый, напоминающий лучших испанцев «Шумский», курьёзный «Владимир перед Рогнедою», пышный, театральный «Волков», упадочное «Ловление рыб» - нельзя найти картин XVIII века, более противоположных и далеких; кажется, что этот интереснейший цикл — создание целой плеяды мастеров, и с тем большим вниманием мы должны отнестись к ху­дожнику, совместившему в своей творческой индивидуальности разнообразнейшие художественные устремления этих полотен. Эта широкая отзывчивость на все, что волновало душу искусства XVIII века, эта академическая многоликость, может быть, помешала Лосенко особенно ярко выявить свой собственный единый художнический лик, как это мы видим у Боровиковского, Рокотова или Венецианова. С другой стороны этот эклектизм придает созданиям Лосенко некоторый исторический интерес — интерес творческих исканий лучшего русского академика XVIII в., выразителя художественных запросов своих современников, не лишая их в то же время чисто-эстети­ческой пленительности.

Антон Павлович Лосенко родился 30 июля 1737 г. в г. Глуxoвe, Черниговской губернии, в семье зажиточного крестьянина, подряд-чика на армию. Рано лишившись родителей, юный Лосенко испытал и холод и голод, и горечь скитаний по чужим людям.

В 1740-х годах капризный случай столкнул его, должно быть обладавшего неплохим голосом, с уставщиком придворного хора, и юный Лосенко попадает в Петербург. О первых годах его жизни здесь мы ничего не знаем; и только в 1753 г. имя Лосенко впервые упоминается в сохранившихся источниках: в августе 1753 г., по именному её Императорского Величества указу, отданы в обучение жи­вописи к служителю гр. Шереметьева Ивану Аргунову трое придворных певчих - И. Саблуков, К. Головачевский, А. Лосенко.

В то время не считали нужным интересоваться индивидуальными наклонностями будущих «жрецов Аполлона», живописцев, скульпторов, резчиков, граверов не искали, а создавали. Этим своеобразным способом насаждения художеств объясняется то великое полчище посредственностей, известных только по именам, и та небольшая кучка истинных творцов, которая украшает историю русского искусства. Но в данном случае выбор оказался удачным - Саблукову принадлежит приятный портрет Третьяковской галереи,  Головачевский является автором интересных портретов графов Матюшкиных, а Лосенко — один из интереснейших мастеров XVIII века.

[↓ Читать далее]

У Аргунова Лосенко работал около пяти с половиною лет, в 1759 г. Аргунов представляет Императрице работы своих учеников и объявляет, что «те певчие, как рисовать и красками писать, в копировании с портретных и исторических картин обучались, так и с натуры портреты писать могут. Крайнее прилежание имели и содержали себя в поступках честно».

23 декабря того же года «Её Императорское Величество ука­зала оных учеников отдать в новоучрежденную здесь академию». В Академии Лосенко пробыл до сентября 1760 г., работая под руководством сначала Ле-Лоррена, а затем Де-Вельи. В сентябре, для совершенствования навыков, Лосенко был отправлен в Париж.

В Париже, Лосенко поступает в мастерскую Рету — одного из эпигонов официального французского искусства. Об этом первом пребывании художника в Париже известно мало. Под наблюдением Рету он работает над «Чудесным уловом рыбы», который в декабре 1762 г. был уже отправлен и получен в Петербурге, а «дома» Академия 19 августа того же года награждает Лосенко «адъюнктом». В последних числах декабря 1762 г., по истечении срока пребывания за границей, худож­ник возвратился в Петербург. Прожив здесь несколько дней, Лосенко отправляется в Москву, к И. И. Шувалову, со своими кар­тинами и ученическими рисунками, которые Шувалов представил Императрице, гостившей в то время в Москве по случаю коронации.

Академия была вполне довольна успехами своего питомца, о чем свидетельствует восторженный отзыв академического ареопага о «Чудесном улове рыбы» и ему было разершено вторично отправиться в Париж, куда Лосенко и уехал 29 июля 1763 года.

В первом рапорте, отправленном из Парижа 21 декабря 1763 г. он пишет: «Я начал обучаться живописи у Г. Виена, которого школа славнее всех в Париже; упражняюсь я в копировании рисунков, рисую с натуры, дважды всякий день, компаную на бумаге, учу французский язык, а ныне я начал еще перспективу и карекатуру. Ноября 25-го числа было Генеральное собрание в Королевской Академии, на котором я получил за рисунок прошлогоднюю медаль».

Еще до второго отъезда художника в Париж в Академии под­нимался вопрос о командировке Лосенко в Рим; было решено, что он пробудет в Париже до мая 1764 г., а затем отправится в Италию, но уже в рапорте от 8 февраля 1764 г. он сообщает: «Я не нахожу себя способным ехать в Рим. Тогo ради покорнейше Императорскую Академию прошу, чтобы я мог равно исполнить год в Париже, прислать мне еще жалования на шесть месяцев по 1 число ноября 1764 года. Я упражняюсь в копировании с рисунков, в рисовании с натуры, в композипии, в карикатуре, в перспективе, в французском языке и анатомии». Академия «в разсуждении прилежности и похвальных успехов» разрешила остаться в Париже до 1 ноября и, кроме того, увеличила пенсию до 600 р.; денежный вопрос всегда беспокоил Лосенко, и прибавка 200 р. обеспечивала несколько месяцев спокойной работы.

1 апреля 1764 г. художник получил от Королевской Академии 2-ю медаль, но, несмотря на это, несколько месяцев спустя ему не удалось попасть в число конкурентов на «Grand Prix»; однако не­удача не ослабила его энергии: в то время как конкуренты были за­няты экзаменами, художник самостоятельно написал картину (должно быть, «Жертвоприношение Авраамово», отправленное 15 сентября 1764 г. в Петербург), «которую по окончании экзамена носил ко всем профессорам партикулярно, за которую все дали мне хорошую по­хвалу». В конце этого же года Академия разрешила Лосенко пробыть в Париже еще год и прислала ему серебряную медаль; королевская же Академия немногим ранее удостоила его за рисунок первой медалью. Как видно, в поощрениях, медалях у художника не было недостатка.

В конце 1765 г. окончился срок пребывания в Париже, и Ло­сенко отправляется на три года в Рим. Эти три года удалось вы­хлопотать, несмотря на все благоволение Академии и отличные рекомен­дации, полученные из Парижа, только после долгих и настойчивых просьб.

В первом рапорте, посланном из Рима, Лосенко пишет: «Ныне я упражняюсь в рисовании с лучших антиков для совершенства рисунку, также и в Академии для прочих классов, а на будущий год начну рисовать из славных картин для експерсий, композиций и драпери». И действительно, в рапорте от 23 марта 1767 г. мы читаем: «Ныне я окончивши мои этюды с антиков, начал рисовать с славных картин для совершенства композиций, експерсии, драпери... по­чему я и сей год не могу ничего из моих работ представить Императорской Академии, но на будущий год начавши писать мои компо­зиции и этюды с натуры, не премину прислать за все три года». В сентябре 1767 г. Лосенко сообщает, что начал рисовать с «картин Рафаиловых», а с марта по декабрь 1768 г. будет упражнятся в копюрах; в этом же рапорте мы находим интересную просьбу: «Императорская Академия знает о том верно, что Реимские бывшие славные профессоры имели пред прочими Академиками преимущество в рисунке, композиции, експерсии и драпери, а в копюрах натуральных копюрам Армонию и клер обскюр весьма были слабы пред протчими, а почитались в этом Венецияны; но как я имею склонность обучаться тому и другому, для чего меня послали, все­покорнейше Академию просить осмеливаюсь дабы мне дозволено было ехать в Венецию и пробыть там для науки то есть с 1 числа будущего марта по 1 декабря 1768 г.». Но, к сожалению, Академия ничего на это не ответила. Художник сдержал свое обещание: в марте 1768 он начал писать «Три академпческие фигуры», две из которых «Каин» и «Авель» — вместе с копией «Правосудия» Рафаэля были отправлены в конце 1768 г. с И. И. Шуваловым, посетившим в это время Рим, в Петербург. Все эти работы художник исполнил самостоятелено, не имея «особливого себе учителя, следуя в том данными ему советами от Г. Виена и других Профессоров Французской Академии».

1     сентября 1768 г. окончился срок заграничной командировки Лосенко, но Академия разрешила ему, для окончания этюдов и в виду наступающей зимы, пробыть в Риме до весны 1769 года.

Наконец, в апреле 1769 г. Лосенко покинул Рим и через несколько месяцев пути прибыл в Петербург. Вскоре по приезду, за «Каина», «Авеля» и «Правосудие», художник признается «назначенным». 25-го июня 1770 г., «за композицию представляющую великого князя Российского Владимира Святославовича пред Рогнедою, дочерью Рогнольда, князя полоцкого, по побеждении сего князя за противный отказ требованного Владимиром супружества с оною», А. П. Лосенко из «назначенного» произведен в академики, но «собрание видя его пре­восходный талант, согласно рассудило без баллотирования возвратить ему достоинство адьюнкт-профессора с прежним  старшинством какое он в сем званий имел до конфирмования академического устава», а еще через пять дней «по общему собрания согласию произведен из адьюнкт-профессоров в профессоры Антон Павлович Лосенко».

Получив так быстро все академические отличия, художник не должен оставаться в долгу, и сразу он весь уходит в акаде-­мические дела. Главным его занятием в Академии было, конечно, преподавание. «Сему то опытному художнику обязаны все тогда обучавшиеся в Академии не токмо живописи, но даже скульптуре и гравированию. Он во многом образовал их и руководствовал к достижению той отличности, которую некоторые после достойно заслужили.», пишет Акимов в «Северном Вестнике». К своим педагогическим обязанностям Лосенко относился строго и серьезно. Об этом свидетельствует хотя бы «Изьяснение краткой пропорции человека, основанной на достоверном исследовании разных пропорций древних статуй, старанием Императорской Академии Художеств Профессора Живописи господина Лосенко для пользы юношества упражняющегося в рисовании изданное». Это первое руководство, составленное русским художником, для детального изучения анатомии, необходимого для каждого художника.

Из учеников Лосенко наиболее известны Соколов и Акимов, учитель Шебуева и Егорова. Также Лосенко помог Алексееву найти истинный путь его творчества — путь пейзажной живописи. Как педагог, как наставник юных художников, Лосенко не мог открыть пред ними новых горизонтов, не мог показать им еще неведомые пути, но он был спокойным и мягким учителем, прекрасно передавшим свое техническое умение, свой опыт академпческим питомцам.

Вообще, о последнем петербургском пepиoдe жизни Лосенко известно довольно много, так как, к счастью, сохранилось несколько документов, позволяющих, хотя бы и эскизно, обрисовать духовный облик художника, условия его жизни, общество, среди которого он вращался и с которым он дружил.

Среди приятелей художника был поэт В. И. Майков, одописец Рубан, придворный живописец - реставратор, ин­спектор Эрмитажной галереи Пфанцельд, поэт и переводчик А. А. Нартов. Этот кружок поэтов и эпикурейцев, масонов и актеров — истинных сынов Фелицыных дней, воплотивших в своем творчествe целое огромное течение русской культурной жизни имел большое влияние на творчество.

Екатерина II покровительствовала художнику. «A son retour à St.-Petersbourg, il fut gracieusement reçu de S. M. l’impératrice Cathe­rine H»—сообщает Реймерс. Затем 25 Июня 1773 г. Императрица посетила его мастерскую — это событие занесено с мельчайшими по­дробностями в Академические анналы. Кроме того, Лосенко получал от Государыни заказы.

И Фальконэ, и Реймерс отзываются о Лосенко, как о человеке мягком, даже слабовольном, но любезном и податливым. Этой мягкостью, уступчивостью воспользовались заправилы Академии, и скоро жизнь Лосенко была отравлена постоянными интригами, неприятностями, непосильной работой в Академии.

Но недолго пришлось Лосенко прожить в Петербурге в кругу приятелей, среди постоянных занятий в Академии, еще более усложненных директорскими обязанностями, принятыми на себя Лосенко вместе с Жилле. «1773 года ноября 23 дня пополудни в исход второго часа Императорской Академий Художеств г-н профессор и директор Антон Павлович Лосенко от­ступившею ко внутренним частям водяною болезнью скончался».

Погребение состоялось 26 ноября на кладбище при Благовещенской церкви;  для надписи на памятнике были выгравированы простодушные стихи В. И. Майкова.

КАРТИНЫ А.П. ЛОСЕНКО

Самое известное и когда-то самое чтимое из художественного наследства Лосенко это академические полотна вроде «Ловления рыб» и «Гекторова прощания»; они образуют самый большой, но далеко не самый интересный, зал в музее его творчества, который должен быть осмотрен первым, чтобы прелесть следующих маленьких кабинетов была прочувствована нами более близко и остро.

Академические композиции Лосенко являются прекрасным отражением той бестолочи, что наполнила в 60—70-е годы восемнадцатого века молодое русское академическое искусство и от которой оно долго не могло отделаться. Русский художник на родине, в России, видевший нашу драгоценную иконопись, незамысловатые работы Матвеева, Никитиных, И. Аргунова, Антропова и случайные картины Заморских третьестепенных мастеров, кое чему поучившись в Ака­демии, где преподавание только-только налаживалось, попал в Париж, в Рим, в города, переполненные творениями «великих», в центры преемственной, строгой культуры, в атмосферу умирающего барокко, цветущего рококо и нарождающегося классицизма. Новый, богатый мир раскинулся пышно и многообразно перед растерянным взором юного Лосенко.

Годы учения Лосенко — были годами переходными во французском искусстве того времени. Корабль искусства уже вышел из одной гавани, но еще не вошел в другую — веселые богини, убранные розами и жемчугами, рядились в строгие хитоны, суровые римские воины уже проникли на сладостную Цитеру — приют Louis le bien aimé.

Но Лосенко не примкнул ни к барокко, ни к классицизму — он был слишком русский, слишком серьезен и степенен, чтобы очароваться нарядным маскарадом Тьеполо и Бушэ, слишком твердо помнил заветы грубоватого, но жизненного И. Аргунова, слишком любил Рубенса (Рубенса художник изучил в Париже; отзывы о работах фламандского мастера всегда восторженны —«композиция смела и величественна, колера жаркие и вариаций много в телах»),  чтобы пойти за первыми классиками.

Однако, пожалуй, остров любви был ближе душе художника, чем измышления Расина и Менгса; непосредственному характеру вы­ходца из «Petite Russie» более соответствовала свобода барокко, нежели безжалостные каноны классицизма. Та же «Petite Russie» наложила и своеобразный отпечаток на академические картины мастера; в них нет усталой, тонкой улыбки, искренней неискренности, что сквозит в «Дианах» и «Адонисах» французов; героини и воины, наперсники и наперсницы Лосенко — здоровые, крепкие, простодушные люди, «представляющие» по чьему-то приказанию Рогнед и Гекторов.

Но, конечно, главное в этих полотнах навеяно не Россией, чего было бы странно и требовать, а французским академическим искусством 17-18 веков, с когорым Лосенко хорошо позна­комился во время своего пребывания в Париже, где им были внима­тельно осмотрены многие храмы, королевская Академия, Тюильри, Версаль, Пале-Рояль и Люксембург. Подробнейший журнал парижских впечатлений пестрит именами Лебрена, Жувенэ, Лесюера, Натуара и других. У каждого из них Лосенко находил что-нибудь достойное внимания и даже восторга: или «великое согласие колеров», или «експрессии весьма натуральны», или «свет и тени хорошо располо­жены», или, наконец, «композиция величественна». Интимное же французское искусство 18 века, искусство Ватто, Шардэна и Фраго­нара, не тронуло Лосенко: о Ватто и Фрагонаре он совсем не упоминает, а о Шардэне пишет слдующее: «...колера натуральны и кистью владено натурально».

Цикл «высоких полотен» Лосенко открывается небольшим «Товией с ангелом», исполненным еще у Аргунова. Это полотно, и по иастроешю, и по краскам, еще вполне принадлежит барокко, веселому и немного наив­ному. Богаты краски: опаловое, мерцающее небо, влажно-зеленые экзотические пальмы, серебристые аметистовые воды ручья. Вся картина, написанная свободным, романтическим, дерзостным по тем временам мазком, внушает ощущение какой-то жизненности, радости, любования прекрасным диковинным миром (как, например, сочно выпи­саны плещущаяся рыба и острая морда собаки в правом углу картины), и, хотя мы имеем расхолаживающие сведения, что «Товия с ангелом» написана «с немецкого оригинала», нужно признать юношу, создавшего такую чудесную копию, стоящую иного оригинала, одаренным и свежим художником, еще не отравленным «академическими яствами».

В 1762 г., после почти пятнадцатимесячных занятий в мастерской Рету, ординарнейшего и типичнейшего представителя французского официального искусства 18 века, Лосенко создает «Ловление рыб» — произведение, пришедшееся по вкусу современникам; на общем собрании Академии, 28 декабря 1762 г., дан был о нем следующиии отзыв, подписанный Де Ла Моттом, Жиллэ и Кокориновым: «мы обще рассматривали как в рисунке композиции пассии так и колерах в чем во всем находим при­обретенную им честь прилежности через пятнадцатимесячное упражнение и талантов которые подают несравненно большую в нем надежду, если дозволено ему будет еще упражняться в иностранных академиях два или три года справедливо сим засвидтелествовать».

Слеующим было «Жертвоприношение Авраамово» — холодный, парадный ковер в слабых безсильных тонах, написанный с большим мастерством, с большим знанием анатомии; но, ведь, и «самый высокий художник не есть еще творец». Задерживают внимание: ангел в пышной драпировке, удерживающий театральным жестом Авраама, напоминающий гениев и муз, что жеманной толпой наполняют плафоны Эрмитажей и Монплезиров, нарушающий всю классици­стическую структуру композиции, умелая лепка, à la Караваджо, головы и руки Авраама и белокурая прядь волос Исаака, бессильно по­никнувшая, — прелестная деталь, умно подчеркивающая суть события. Эти характерные мелочи — блестки истинного дарования Лосенко, слу­чайно сюда попавшие.

Затем до 1770 г. мы не видим ни одного «высокого шедевра». К этому году относится «Рогнеда, когда Владимир возвращает ей побеиду, одержанную над отцом ея». Слабость этого полотна сознавали даже сами современники: «Тесное расположение фигур и театральное одеяние, им употребленное, мало способствует умному замыслу сего сочинения» — написали тогда в «Северном Встнике». Ни в одной из картин Лосенко нт такой сильной позы театральности, как в этой.

Вслед за окончашем «Владимира с Рогнедой», приобретенного Императрицей, Лосенко начинает, по её же заказу, «Гекторово прощание». Все действие свободно и стройно, хотя несколеко холодно и парадно, развертывается на фонe монументального здания в духе Робера или Тиеполо, под облачным беспокойным небом; приятен колорит, что так редко бывает в исторических картпнах Лосенко — усталые гармонии бледно-зеленого, красного и cepогo. В общем замысле есть какая-то нотка истинного пафоса, истинного размаха. «Прощание», из-за смерти автора, осталось незаконченным и, может быть, благодаря этому оно лишено при­вкуса, столь обычных в академических композициях Лосенко, хо­лода и мертвенности.

К академическим полотнам причисляют еще, обыкновенно, «Каина» и «Авеля»; но их лучше отнести к небольшой группе работ, в которых мастер разрабатывал проблему нагого тела. Трудно найти в русском искусстве художника, который бы с такой любовью, с таким благоговением изучал и рисовал человческое тло.

Странно, как в век, когда весь мир был одет по последней моде в робы и пудренные парики, мог появиться мастер, истинно влюбленный в живое, дeвственное, откровенное тело, в теп­лую игру мускулов, в мягкие отблески кожи, в румянец щек, во влажный блеск глаз. Может быть, тут сказалось влияние И. Аргу­нова, в лучших портретах которого сквозит то же желание проникать в тайны телесности. Надо отдать должное Лосенко — живое человеческое тело он писал живо, сильно и выразительно.

Гораздо скромнее, сдержаннее написан «Св. Апостол Андрей Первозванный», близкий по общей структуре композиции к аналогичной картине Доменикино, поступившей в Эрмитаж по завещанию гр. П. С. Строганова. В ясном ритме всего полотна, в темноватых тонах Лосенко удалось передать что-то дйствительно святое, чистое и благостное.

Человеческое тело изучал Лосенко и в своих рисунках, которые когда-то завоевали ему такую славу. Пocлe его смерти их осталось, судя по описям,  более 200 штук самого разнообразная содержания — мифологические сцены, пейзажи, религиозные композиции и «академии». Но, увы, рисунки выдавались на руки ученикам «для упражнения», приходили в ветхость и, с течением времени, вся эта огромная коллекция, среди которой наверно было не мало драгоценностей, сошла «на нет». И теперь нам извстны только шесть оригинальных рисунков: «Этюд с натурщика», «Скорбящим Помощница», подготовительный этюд к «Авелю», «Человек со связанными руками», «мужская фигура на кресте и «Памятник Петру Великому. Некоторые рисунки, как, напримр, с головы Петра Великого, вылепленной М. Калло для Фальконэтова Всадника, с античной скульптуры итальянских мастеров, известны нам по гравюрам Л. Анрикэ, В. Гураховского, В. Осипова, Пермякова, Платовкина, Скородумова, Ухтомского, Чуксина, Шотена, Споягинского, Пищалкина и Плахова.

Современники очень высоко оценивали рисунок Лосенко: Реймерс называет его «excellent dessinateur», а Фальконэ в «Замчаниях на статую Марка Аврелия» рекомендует его, как прекрасного рисо­вальщика.

Действительно, виртуозный рисунок Лосенко может вызвать изумление и восхищение. Рисунок Лосенко гениалено точный и проникновенный, академический, в лучшем значений этого слова, рисунок художника, много работавшего, много копировавшего старых мастеров и особенно «антиков». Только два рисунка — подготовительный этюд к «Авелю» и «Человек со связанными руками» — вносят диссонанс в эту характеристику. Их мягко вычерченные контуры, такие далекие от четких контуров, твердых линий, типичных для Лосенко, нежная дымка красок, пепельных и розоватых, тихо очаровывают ласковой магией, пол­нящей эти небольшие листы — истинные шедевры среди рисунков русских мастеров.

По отличным рисункам Лосенко учились будущие акаде­мики — здесь надо искать начало правильного, серьезного рисунка, которым блещут даже слабейшие академики 18 и первой половины 19 веков.

Постоянное изучение человеческого тела, многолетние анатомические навыки многое открыли художнику в области портрета. Лосенковские портреты не затерялись в великом море портретов 18 века, но до сих пор еще не утратили того трепета, что вложил в них художник, до сих пор привлекают и волнуют. Первые из дошедших до нас портретов Лосенко — «Сумароков» (1760 г. и «Волков» (1763 г — отмечены печатью слишком прилежного изучения творений гр. Ротари. Мягкие линии лица, текучесть и округлость форм, спокойный колорит заставляют вспомнить простодушную грацию и любезность итальянского художника. Это в большей степени чувствуется в портрете Сумарокова, в котором художник даже на свою модель взглянул чисто по «Ротариевски». «Парящий пламенный и нежный сей творец» превратился на портрете в добродушного, ласково улыбающегося господина, одетого в пышный голубой плащ.

«Волков» по сумрачной гамме грязно-зеленых, красноватых и черных тонов, по лицу, полному какого-то горения, прикрытого маской легкого, чисто актерского высокомерия — боле романтичен. В этом портрете есть некий шарм, что-то такое, что заставляет вспомнить близко и остро русский театр 18 века, живой и жизнен­ный, то истинно пышный, то мишурный, но всегда увлекающий театр «Le désespoir d’Armide» и «Le Faune enchaîné», театр «высоких тра­гедий», веселых комедий и «пастушечьих драм. Может быте, этому причина имя Волкова, так много говорящее любителю театрального художества, или меч, маска и плащ — магические символы старинного театра, или то таинственное и очаровывающее, что вкладывает каждый истинный художник в свою работу, и что, как старое вино, пьянит чем старее, тем сильней.

Портрет третьего доброго гения русского театра, Шумского, написан уже вполне свободно: в янтарном, сдержанном, но богатом колорите, в лице,  чувствуется что-то свое, переработанное и передуманное. Этот портрет представляет Лосенко, как вполне самостоятельного мастера.

В портретах Лосенко нет близкого интимного проникновения в душу модели, чем так сильны портреты Боровиковского и Левицкого. Лосенко, как портретист, близок из современников к Рокотову, а из предков к Бронзино — к очень умным и очень внимательным художникам, которым излишняя холодность и из­вестная преграда, всегда отделявшая пх от модели, не мешали созда­вать полотна, пленяющие до сих пор строгой, немного суровой кра­сотой и твердым мастерством.

Единственный женский (пастельный) портрет Лосенко — Нат. Вас. Хлюстиной, который по датам семейной хро­ники должен быть отнесен к 1770-м годам, проявляет творческую инди­видуальность художника с совершенно неожиданной стороны; всегда земной и не особенно чуткий Лосенко, оказывается, мог быть пышным и легким, нежным и томным — истинным сыном 18 века. Весь портрет полон тайной, запретной жизни. Странная девушка с тусклыми глазами колдует тонкими призрачными чарами, вечно-юными чарами восемнадцатого века. Сколько радости дает живописная прелесть этой пастели. Пудреные волосы г-жи Хлюстиной отлично гармонируют с розовым венком, с голубыми рюшами корсажа. Краски, положенные свободно и просто, напоминают бледные тона осенних роз, тронутых морозом.

На этом завершаем наше повествование. Заканчивая этот очерк, хочется сказать, что Антон Павлович Лосенко, знаменитейший из всех «старых» русских живописцев, по праву считается одним из основателей Российской школы, получившей от него самобытную особенность, которую составляет соединение в одно целое достоинств всех лучших европейских школ.