С распространением христианства на Руси появились и иконы, причем первые иконы были у нас византийские. Еще летопись указывает на то, что Владимир Святой привез из Корсуни иконы.

Уже в Киеве появляются иконописцы, учившиеся сначала у греков. Так, первый иконописец Алимпий, по сохранившимся источникам, первоначально был своими родными „предан греческим иконописцам" и „учася мастером своим помогаше". Постриженный потом в монахи Печерской лавры, он „иконы писати хытр бе зело“; ему приписывается много икон, из которых некоторые сохранились до наших дней, причем современники рассказывали про него, что ему помогали ангелы, дописывая неоконченныя работы. Ему приписывается Владимирская икона Божией Матери находившаяся до революции в Ростовском соборе, Свенская в Свенском монастыре под Брянском, Предста Царица или Царь Царем, которая находилась в Москве в Успенском соборе. На последней изображены Спаситель на высоком троне в архиерейских ризах, в саккосе и омофоре и митре древней формы. В одной руке Он держит жезл, другой благословляет. Направо стоит с преклоненной головой Божья Матерь в виде Царицы, налево Иоанн Креститель. Но особенно интересна другая его икона, Божья Матерь Свенского монастыря. Там стоят перед Божьей Матерью Антоний и Феодосий и оба они изображены с русскими длинными бородами.

[↓ Читать далее]

В двенадцатом—пятнадцатом веках иконопись особенно развивается в Новгороде, где в это время строится множество богатых храмов. Некоторые богатые новгородские монастыри — Юрьевский, Хутынский, Антониевский имели своих иконописцев. С течением времени в различных городах стали появляться свои иконописцы и вместе с тем начали образовываться разные течения. Иконы, писаные в различных городах, различались между собой манерой письма, изображением священных событий и святых.

С возвышением Москвы она становится центром иконописи. Первый митрополит Петр был, по словам предания, „чудным иконником" и написал несколько икон: две из них, изображающие Божью Матерь стояли в Успенском соборе в Москве. После него иконописцы пользовались особым покровительством митрополита Феогноста. При нем и при его преемниках выписывались мастера из Византии, которые должны были обучать наших иконо­писцев. Вместе с тем, Стоглав определяет и место, занимаемое иконописцами в обществе: они составляют как бы промежуточную группу людей между мирянами и духовенством. Их епископы „брегут и почитают паче простых человек“. Но беря иконописцев под особое по­кровительство, церковь требовала от них жизни нравственной, безупречной. „Подобает быти живописцу смиренну, кротку, благоговейну, не празднословну, не смехотворну, не сварливу, не завистливу, не пьянице, не грабежнику, наипаче ж хранити чистоту душевную и телесную“. Ико­нописцы разделялись на мастеров и учеников, тем которые оказывались в этом деле не искусны или вели предосудительную жизнь, запрещалось заниматься иконописанием. Также иконописцам запрещали писать нерелигиозные предметы.

Техника иконописи была очень сложная. Брали обычно хорошую сухую липовую доску, скрепляли ее шпонками, т. е. положенными поперек в другом направлении дубовыми пластин­ками. Середину доски выскребали, оставив как бы рамку вокруг. Затем выдолбленную часть левкасили, покрывали алебастром на клею или же покрывали проклеенным полотном или паволокой. Доску сначала золотили, а потом уже расписывали „вапами" или красками. Если икона копировалась или переводилась с другой, то делалось так: на оригинале особым составом обводили контуры, накладывали бумагу или полотно, крепко нажимали, отчего проступали эти контуры, потом бумагу накладывали на приготовленную доску и снова нажимали; на левкасе обозначались контуры, которые знаменили и графовали. Готовую икону покрывали „алифою", маслом. Краски готовились на воде или хлебном квасе и яичном желтке, заменявшем масло; по­судой для них служили черепки и раковины, а палитрой преимущественно ногти иконописца. Для позолоты употребляли накладное золото, в тонких листах, реже употребляли „твореное" золото и серебро, размешанное с камедью, которыми пользовались уже как краской. Писание икон редко исполнялось одним мастером: были специалисты, которые писали, графовали иконы, т. е. чертили острым предметом контуры рисунка; они назывались знаменщиками; другие — доличники, писали всю фигуру, кроме лица, третьи писали только лицо, четвертые - трав­щики, изображали пейзаж. С течением времени сложились традиции как нужно изображать святых: Божью Матерь, святых, священные события, какого цвета и покроя платье должно быть на Богородице, на Иоанне Предтече, какая борода, волосы и т. д. И, между прочим, чем выше святость угодника, тем больше у него была борода. Традиция определяла даже мелкие подробно­сти — рисунок и раскраску пейзажа, деревьев, домов и т. д. Конечно, эта традиция стесняла свободные порывы художественного вдохновения, и мы видим, что иконы не носят никаких индивидуальных черт их мастера. Да и сами мастера не считали нужным подписывать свое имя и им трудно было проявить свою индивидуальность, раз в писании иконы принимало участие столько людей.

Древние иконы не отличаются реализмом, рисунок не точен, груб, но они полны кра­сотой духовной, говорят о победе духа над телом. Худые, изможденные молитвой и постом фигуры, исхудалые лица, покрытые морщинами, суровые и чуждые всему земному, вот те черты, которые бросаются в глаза при первом взгляде на иконы этой поры. История сохранила в числе немногих имен имя знаменитого иконописца XV в. инока Андрея Рублева, ученика византийских мастеров. „Иконописец преизрядный, всех превосходящий в премудрости", характеризует его слово. Этот инок воплощал в себе идеал древне-московского иконо­писца, ведя подвижническую жизнь и долго служа примером для подражания. Он обладал большим художественным талантом, умел оживить, сделать естественными позы и лица, не отступая при этом от установленных „подлинников". Из его работ сохранилась икона Троицы в Троице-Сергиевской лавре. Кроме того, он расписывал Успенский собор во Владимире и собор Троице-Сергиевской лавры. Иконы, писанные Рублевым, пользовались большим почитанием у современников и следующих поколений и Стоглав, восставая против „мудрствования" в писании, указал сле­довать образцам, данным Рублевым. Еще характернее указывает на то, как почитали его иконы, легенда, что все иконы, писаные Рублевым — чудотворные.

Важное значение в истории московской иконописи имело приглашение Псковских и Новгородских иконописцев в Москву после пожара 1547 г., когда им было поручено расписывать соборы и палаты. Они написали Символ веры, Троицу в деяниях, Софию, Премудрость Божию и т. д. Но как изображение этих отвлеченных сюжетов, так и разногласие в изображении одних и тех же сюжетов, которое неизбежно должно было появиться с увеличением числа мастеров, наводили многих на размышление. Один из таких сомневающихся, дьяк Висковатый подал заявление о том, что нельзя изображать красками Бесплотного Бога, а также указал и на появившиеся новшества в изображении Распятия и других икон. По поводу этого запроса собран был собор, который рассмотрев запрос, указал, что «не его дело мешаться в иконописание».

Весь шестнадцатый век в Москве жили традиции византийского письма: строгая правильность рисунка, своеобразная красота ликов, длинные глаза, орлиный нос, особый мягкий овал лица.

В семнадцатом веке в Москве широко развивается иконопись: там образуется особая школа „царских иконописцев", которые выбирались из лучших мастеров и состояли в ведении Ору­жейной Палаты. Их число доходило до десяти человек и более. Предварительно они проходили испытание и после его успешного завершения они принимались на службу. Жалованье этим живописцам выдавали соответственно их талантам, а во время работы, кроме жалования они также получали кров и еду.

Кроме жалованных иконописцев были еще и кормовые, которые нанимались не на круглый год, а только на время работы и получали за это еду. Кроме того, если работа была вы­полнена хорошо, жалованные и кормовые иконописцы награждались материями, вином и деньгами. Царские иконописцы расписывали дворцовые палаты, храмы, исполняли различные мелкие работы во дворце, вроде раскрашивания игрушек царским детям. Когда в Москве оказывалось больше дела, чем можно было выполнить собственными средствами царских иконописцев, то на помощь им выписывали иконописцев из других городов, так как к XVII в. во многих провинциальных городах и в монастырях жили иконописцы; особенно часто выписывались мастера из Нижнего Новгорода, Ярославля, Костромы, Ростова. Благодаря этим отношениям постепенно сглаживались различия, существовавшие раннее в манере иконописи разных городов.

 Специальные иконописцы были не только в богатых монастырях: в XVI и XVII веках многиe бояре и богатые купцы имели своих иконописцев и нередко держали настоящие иконописные фабрики. Конечно, при таком широком развитии иконописного дела оно не могло оставаться без движения вперед, без прогресса. Способствовало последнему и то обстоятельство, что цари, на­чиная с Михаила Федоровича, не довольствуясь искусством доморощенных мастеров, выписы­вали иностранных живописцев, которые, естественно вносили с собой новые приемы и новый пошиб живописный, взамен древнего иконописного. Это нововведение не нравилось многим ревнителям благочестия и старины, которые осуждали такие иконы. Самым знаменитым иконописцем из школы царских иконописцев, бесспорно является Симон Ушаков. Из его работ сохранилось довольно много. Одной из его первых работ была икона Благовещения с акафистом в лицах в церкви Грузинской Божьей Матери. В центре изображена сцена Благовещения, окружают её небольшие изображения по сюжетам акафистов. Особенно интересна икона на слова „Взбранней воеводе победительная"- представлен Царьград, осаждаемый варварами; из стен выходят граждане с патриархом и опускают крест в воду. Одеты все они в праздничные костюмы конца XVII в. Как эти 12 изображений, составляющие рамку, так и центральное изобра­жение Благовещения, поражают искусством мастера, соединившего здесь массу фигур и сумевшего придать каждой должное выражение. Но все же эта икона принадлежит к первым попыткам Ушакова; здесь по старому обычаю принимали участие несколько лиц: один писал фи­гуры, другой пейзаж и Ушаков делал только лица. Другая его ценная работа, — Владимирская икона Божьей Матери. Здесь он хотел изобразить все величие Москвы, выросшее благодатью Божьей. И вот, он изображает Успенский собор, из него вырастает мо­гучее древо: у корня его Иоаин Калита, посадивший его, и митрополит Петр, поливающий его. Рядом — царь Алексей Михайлович и его жена Мария Ильинишна с сыновьями. Вверху в ветвях Божья Матерь и Спаситель. Таким образом, помимо великолепной работы, мы встречаем здесь уже сложную, аллегорическую композицию. Но еще лучше иконы Ушакова: Спасителя, Божьей Матери, Предтечи, святых. В них он сумел передать всю святость, все величие, и одновременно с этим его иконы жизненны, лица не поражают условностью. Особенно прекрасна икона Спасителя. В Его лице он выразил удивительное сочетание небесного и земного, божественного и человеческого.

Произведения московских царских иконописцев долгое время служили образцом для по­дражания для иконописцев других городов, вошли в так называемый „Сийский подлинник", в котором были собраны образцы, как следует писать иконы, и, таким образом, царская школа иконописцев долгое время была как бы академией иконописного искусства.

Но все же западное влияние неослабно проходило в русскую иконопись, да иначе не могло и быть; не говоря уже о постоянном притоке, особенно усилившемся в XII в., духовенства из Юго-Западной Руси, сами государи приглашали в Москву учителей иностранных художников, вносивших, конечно, новое в искусство русское. Особенно много их появляется при царе Алексее, когда число иностранных художников, состоявших при Оружейной  Палате доходило до 60 че­ловек, среди которых было немало и иконописцев, и живописцев. Среди этих иностранцев были люди самых различных национальностей —немцы, шведы, голландцы, поляки, греки, армяне, даже персы. Иностранное влияние на русскую иконопись не замедлило сказаться, оно выразилось в том, что теперь весь рисунок икон делается более жизненным, более жизнерадостным и все более удаляется от древне-русского идеала изможденных постников. В иконах большое место начинает занимать пейзаж.

Наиболее ярким представителем этого нового искусства являются Салтанов и Василий Познанский, поляк по происхождению, обучавшийся своему искусству у мастеров Оружейной Палаты. В его иконах поражает удивительная красота лиц, изящество рисунка, поз; вместе с тем в них ясно чувствуется западное влияние.